Между плахой и секирой - Страница 114

114

— Интересно, а будут ли этих деток со временем интересовать проблемы добра и зла? — задумчиво сказала Верка. — Или они уже давно выше всего этого.

— Если человек одним своим желанием может создать или разрушить этот мир, многие нравственные нормы теряют для него всякий смысл, — уже и Лева Цыпф вышел из оцепенения. — Кто не знает страха, тому неведомо и сострадание. Кто неуязвим перед кознями зла, тот останется равнодушным и к добру.

— Разве ребята сделали нам мало добра? — воскликнула Лилечка.

— А если для них это была только игра? — Цыпф облизал пересохшие губы. — Детки просто резвились. Юные боги или юные демоны пробовали свои возможности.

— И охота вам подоплеку во всем искать, — вмешался в спор Зяблик. — Главное, что мы живы остались. Тут до границы рукой подать. Отдохнем немного и будем прощаться с детишками. Хорошие они или плохие, люди или нелюди, но наши дорожки расходятся. И скорее всего навсегда…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

С близнецами они расстались раньше, чем достигли границы, и совсем не так, как собирались, — без торжеств, пусть и скромных, без прочувственных слов, без заключительного банкета.

В один прекрасный момент дети просто исчезли, даже не соизволив попрощаться с дядями и тетями, в обществе которых проделали богатый приключениями марш едва ли не через всю страну. То ли близнецы убедились, что взрослые уже не нуждаются в покровительстве, то ли им попросту все наскучило и они отправились на поиски новых развлечений: лепить куличики из пространства, ставить запруды в реке времени и собирать вместо фантиков всяких жутких тварей.

Ватага, успевшая привязаться к детям, тем не менее вздохнула с облегчением. (Цыпф, например, чувствовал себя в компании близнецов дрессированной блохой — сегодня к тебе благоволят, а завтра могут задавить ненароком.) Искренне расстроилась одна только Лилечка.

— Ах, жалость-то какая! — причитала она. — Такой случай упустили! Ведь они всю нашу жизнь могли переиначить! И солнышко на небо вернуть, и все-все по-старому устроить.

— Телка ты глупая, — не сдержался Зяблик. — Не будут они ничего по-старому устраивать. Ни к чему им такое. Это то же самое, что тебя опять мамкину сиську сосать заставить да пеленки пачкать. Плевать им на все старое, тем более что они его и не знали. Выросли детки… Теперь кому хочешь копыта оттопчут. Зяблика неожиданно поддержала и Верка.

— Прошлого, подруга, не вернешь, — вздохнула она, почему-то пробуя на вес свои груди. — И в этом ты оч-чень скоро убедишься.

Лилечка надулась, отошла в сторонку и занялась губной гармошкой. Теперь это было непременным признаком ее дурного настроения. Зяблик так и говорил:

«Наступил плохой момент — запиликал инструмент».

Ватага между тем уже вышла из-под сени небесного невода, вне которого их сокрушительное оружие теряло всякую силу. Долго спорили, как следует поступить с кирквудовской пушкой. Все понимали, что тащить этот бесполезный груз дальше не имеет никакого смысла. Поэтому обсуждались два предложения. Одно — надежно спрятать пушку на территории Будетляндии. Другое — немедленно привести ее в абсолютно негодное состояние. За первое предложение горячо ратовал Смыков, за второе — Лева Цыпф.

— Вы, братцы мои, поговорку о запасе, благодаря которому задница урона не понесет, все, конечно, знаете, — Смыков понизил голос, дабы слова его не достигли ушей музицировавшей невдалеке Лилечки. — Поговорку эту, между прочим, поэт Пушкин придумал. Когда по Кавказу на бричке путешествовал…

— При чем здесь Кавказ? — нахмурился Зяблик.

— Сейчас узнаете… Не доезжая горы Арарат, у этой брички сломалось колесо. А запасного, как на грех, не имелось. Вот Пушкин и посылает своего кучера на поиски колеса. Денег с собой дал. Приходит кучер в кузницу и, как может, излагает местным мастерам просьбу. Дескать, вы мне колесо, а я вам деньги. Те его выслушали и в том смысле отвечают, что денег им не надо. Если хочешь, рассчитывайся задницей. Пришлось бедному кучеру снимать штаны. А что делать? Зато после этого случая, увековеченного Пушкиным, он не то что колесо, а даже запасную оглоблю с собой брал… Это я к тому говорю, что орудие должно нас здесь дожидаться. В запасе. На консервации. Не исключено, что придется вернуться. Плешаков, может, и дурак был, когда Киркопию присоединял, зато тот дважды дурак, кто Будетляндию присоединить не пытается.

— Чтоб я так жил, — сказал Зяблик. — Этот фраер иногда может красиво выражаться.

— Слушайте, а что такого необыкновенного было в заднице того кучера? — поинтересовалась Верка.

— Про то надо у Пушкина спросить, — важно ответил довольный собой Смыков.

— Какой имеш-мимеш долгий получается… — страдальчески сморщился Толгай.

— Ашау пора… Кушать…

— Нет уж! — запыхтел Цыпф. — Имеш-мимеш еще долгим будет. Нельзя здесь кирквудовскую пушку прятать! Аггелы уже охотятся за ней! Я уверен! Многие из тех, кто все видел, живы остались! Не исключено, они и сейчас продолжают следить за нами. Убедившись, что мы оставили пушку в Будетляндии, аггелы начнут ее поиски. И пока не найдут, не успокоятся. Даже если мы зароем ее на три метра под землю.

— Найдут они ее, а что дальше? — пожал плечами Зяблик. — Пусть подавятся. В кого здесь стрелять? В этих деток-кошмариков? Так им, наверное, кирквудовская энергия, что мне — чифирь.

— Вы не понимаете! — Цыпф горячился все сильнее и сильнее. — Стрелять можно куда угодно! Вверх! Вниз! В сторону! Мы же не знаем дальности действия этого оружия! А вдруг оно способно перебросить сгусток кирквудовской энергии на бесконечно большое расстояние? Во что может превратить эффект антивероятности то, что находится там? — он ткнул пальцем в небесный свод. — Или там, в земных недрах? Ведь результат выстрела каждый раз иной! Страшный, но по-разному! Совершенно непредсказуемый! Можно пробудить такие силы… такие…

114