Между плахой и секирой - Страница 104

104

— Боже мой, что я здесь пережила одна! — Способность связно изъясняться наконец вернулась к Лилечке. — Как тяжело он умирал! Сначала еще терпел, а потом начал кричать. Целый день, наверное, кричал, не переставая! А когда голос потерял, выл… Я уже и уходила отсюда и опять возвращалась… Все руки себе изгрыз, губы покусал. И помочь ничем не могу. Напою его водой, а назад чистый гной из него гонит… Хорошо хоть эти детки потом появились. Даже не знаю, что бы я без них делала! Какие же они хорошие! И поили меня, и кормили, и успокаивали… Я таких детей никогда раньше не встречала!

— Странные они какие-то. — Верка покосилась на близнецов. — Не разговаривают совсем.

— Не разговаривают, — кивнула Лилечка. — Зато все понимают… Я еще и сообразить не успею, чего хочу, а они уже бегут мое желание выполнять.

— Эрикс перед смертью ничего важного не сообщил? — спросил Смыков, предварительно откашлявшись в кулак.

— Нет, ничего… Только попросил, чтобы его похоронили рядом с родственниками. Даже схему нарисовал. Дети это место знают.

Оба — и мальчик и девочка — сразу дружно закивали нечесаными головенками.

— Далеко это будет, граждане хорошие? — Смыков, по жизни с детьми почти никогда не сталкивавшийся, чувствовал себя не вполне уверенно.

Девочка сложила ладошки вместе, а потом, словно растягивая невидимый резиновый жгут, развела их широко в стороны.

— Далековато, стало быть, — так Смыков прокомментировал этот жест. — Как же нам его туда доставить? Хоть бы тачкой какой разжиться, а еще лучше тягловой силой.

Мальчик заулыбался и замахал руками, — дескать, никаких проблем. На одной ноге он доскакал до мертвого Эрикса и принялся тормошить его.

— Нет! — завизжала Лилечка. — Не надо! Только не это, ради Бога.

Мальчик удивленно обернулся и изобразил на своей чумазой мордашке глубокое разочарование. Жесты его были так естественны и красноречивы, что все сразу поняли, чем именно так недоволен ребенок. Он искренне хотел помочь взрослым дядям и тетям, но если они от такой помощи отказываются, то он и стараться не будет.

— Иди сюда! — Лилечка поманила мальчика к себе. — Я же просила вас больше так не делать!

Тут общее внимание привлек шорох, раздавшийся в том углу, где лежал мертвец. Продолжая пялиться в потолок тусклыми остекленевшими глазами, он пытался приподняться. Члены его не гнулись, все мышцы были как дерево, но тело тем не менее ерзало на полу, словно железный слиток под действием магнита.

— Они мертвых умеют двигать, — сказала Лилечка, прижимая надувшегося мальчишку к груди. — Когда Эрикс умер, я плакала не переставая. Так они, чтобы меня успокоить, заставляли его вставать. Я, дура, сначала обрадовалась, подумала, что он ожил, а потом вижу — нет, как был мертвым, так и остался, только ногами переставляет, вроде марионетки. Ужас какой…

— Способные ребятишки, — сказал Зяблик со значением. — Что же они с живым человеком могут сотворить, если с мертвецами так обходятся?

Никто не ответил. Эрикс уже вновь затих, дети беззаботно играли с пустыми банками и тряпочками, а Толгай с досадой и удивлением рассматривал свою саблю, обух которой, еще совсем недавно идеально ровный, теперь напоминал пропеллер.

После ужина дети умчались куда-то по своим малопонятным делам. Верка, Смыков и Зяблик сразу завалились спать, Толгая определили на пост, а Лилечка шепнула Цыпфу:

— Пойдем погуляем. Не могу больше оставаться здесь… Мне теперь покойники до конца жизни будут сниться… Как и тебе…

Со слов Верки она знала уже о битве вокруг фонтана, о разгроме аггелов, о роли в этом Цыпфа и о его истерической реакции на собственные подвиги.

— Знаешь, а мне уже давно ничего хорошего не снится, — сказал Лева, когда они очутились под серым и глухим небесным куполом, словно подпираемым изнутри ажурной решетчатой полусферой.

— Так, наверное, видится мир птице, угодившей в клетку… — сказала Лилечка, перехватив направленный в вышину взгляд Цыпфа. — Говоришь, тебя кошмары мучают?

— Кошмар… Всегда один и тот же. Будто бы я вновь маленький мальчик, оказавшийся в темном крысином подвале. Только все уже не так, как помнилось мне… Вокруг страшные злые люди. Они уводят мою сестру…

— Так у тебя еще и сестра была? — удивилась Лилечка.

— Пойми, это же все происходит в кошмаре… Я цепляюсь за сестру, а меня от нее отрывают… Я сопротивляюсь, как могу… Брыкаюсь, кусаюсь… Но в ответ раздается только жуткий хохот… Что-то происходит со мной… Чувствую вкус крови во рту… Не своей, а чужой… Слышу ужасные слова…

— Какие?

— Что-то такое вроде: «Живи пока. Но в свое время мы опять придем за тобой…»

— И где эти кошмары у тебя начались? Здесь, в Будетляндии?

— Нет, еще в Эдеме. Сразу после того, как к нам этот несчастный Оська прибился. Чем-то он очень похож на меня… На того, прежнего, из подвала…

— Скажешь тоже! Он же без мата двух слов связать не может! Шпана неотесанная.

— Не знаю… У сна свои законы… То есть совсем наоборот… У сна нет ни законов, ни логики… В мире снов тоже нарушен принцип причинности. Возможно, именно поэтому кошмары так пугают нас. Все необъяснимое и таинственное имеет над человеком странную власть… Скорей бы наше путешествие закончилось. Хочу вернуться в Отчину.

— Думаешь, там будет легко?

— Нет. Но во всяком случае, легче, чем здесь. Этот мир давно превратился в кладбище, в один огромный могильник… И запах тут кладбищенский, и тишина соответствующая, и призраки бродят, как по заброшенному кладбищу.

104